«Скажите, куда девается время в театре
ОКОЛО дома Станиславского?»
или
ЧЕХОВ на облаке рай
То, что Юрий Погребничко делает вот уже третий десяток лет в Москве, поражает. Сначала спектакли в театре на Таганке,потом в театре ОКОЛО дома Станиславского. И в театре на Таганке, и в театре, ОКОЛО на его спектаклях плачешь и смеешься от любви и нежности к его героям. Я до сих пор помню новаторские постановки «Я играю на танцах и похоронах», и «Странники и гусары» по текстам пьес А. Вампилова и А. Чехова и сожалею, что их не удалось сохранить для сегодняшнего зрителя..
Юрий Погребничко открыл мне русского интеллигента, живущего в России, где, несмотря на смену эпох и режимов, никогда ничего не менялось потому, что Россия — это страна, которая никогда не принадлежала и, теперь уж ясно, не будет принадлежать себе. В театре Ю. Н. Погребничко сделал то, что А. И. Солженицын в литературе «Одним днем Ивана Денисовича». У Погребничко был свой Иван Денисович, долгие годы в роли Сарафанова, шныря и музыканта, блистал актер В. Прохоров, преждевременно ушедший из жизни.
Погребничко показал, что Вампилова и Чехова, Островского и Достоевского, Гоголя и Шекспира можно увидеть вот так: в бараках, шинелях, телогрейках с крыльями ангелов, где нет места музыке, вытесненной шансоном и ансамблем песни и пляски Советской армии.
Когда я иду в театр ОКОЛО дома Станиславского на его спектакли, я точно знаю, что после просмотра выйду другим человеком, ожившим, очистившимся. Потому что всякий спектакль Погребничко что-то меняет во мне, если хотите, лечит.
Сегодня я в который раз прихожу смотреть Чехова.
Чехов — это, в общем-то, не традиционный для России писатель. Он не из Гоголевской шинели, не из Слова о полку Игореве. Может быть, поэтому его так любят в Европе. Но мы-то живем в России. И пришли в театр особенный. Поэтому дождемся начала, а пока спектакль не начался, рассмотрим декорацию.
Она не меняется от спектакля к спектаклю. Две двери по краям в глубине узкой сцены. Между ними — дощатый подиум, двухъярусная кровать с ведрами цветов, скульптура женщины с веслом, два пианино, одно из которых потом во время действия разобьет актриса О. Бешуля, играющая Аркадину.
(Из дневника)"…В общем-то, это и не декорации. Это священный или бедный по П. Бруку, (можно сказать и так) театр. Иногда его еще называют маргинальным театром, как и самого режиссера. Считается, что темы, которые он поднимает в своих спектаклях, не соответствуют запросам времени — вот этого я никогда не мог понять! Поэтому, мол, такое искусство должно ютиться где-то на обочине — не согласен.
Эту тему можно развить в следующий раз: в смысле, кому нужен художник или чей заказ он выполняет?
…Почему-то вспомнилось ружье, как одно из правил драматургии, видимо, потому что на Юрия Николаевича это правило не распространяется. Правда, в «Сценах из деревенской жизни» он кладет на авансцену самурайский меч. Но тут дело не в том, что из самурайского меча нельзя выстрелить, просто деревня не та…
Итак, НАЧАЛО, выходят несколько человек и вот первый текст.
«Кто-то родился в семье с большой головой — решили — вырастет умным».
Из одной двери появляется персонаж-утка, пытается снести яйцо, из другой — курица, ей почему-то не нравится утка, или то, что та пытается сделать прилюдно. Начинается ссора; появляется персонаж, похожий на Болванщика, из «Алисы в стране чудес» и колотит персонажей палкой, при этом делая зверское выражение лица.
…А красивая пара красиво танцует танго…
Спектакль «Забыть или больше не жить» развивает прежние темы. Как жить, если жизнь потеряла смысл? Почему за творчество нужно платить несоизмеримую цену? Что лучше: забыть прошлое, или помнить? Чтобы жить. Или не жить. Продвигаясь к зрителю, сцена воздействует, как обратная перспектива (Т. е. не я смотрю, а на меня). Для примера, начнем. с «Чайки». Люди, львы, орлы и куропатки..
Все, что осталось нам от Константина Треплева,- любовь к театру, любовь к женщине