Агата Амирова

446109493

id446109493

Нет

Нет

Открытый профиль

4 года назад (Веб-версия)

Нет

https://vk.com/id446109493

Агата

Амирова

Нет данных или скрыто

Нет данных или скрыто

Женский

25 июля 1991 (33 года)

Русский, English

Не замужем

Нет данных или скрыто

Нет данных или скрыто

Нет данных или скрыто

Нет данных или скрыто

Нет данных или скрыто

Нет данных или скрыто

Москва

Москва

Нет данных или скрыто

Нет данных или скрыто

нет

Нет данных или скрыто

Нет данных или скрыто

Нет данных или скрыто

Нет данных или скрыто

Нет данных или скрыто

Индифферентные

Православие

Ум и креативность

Нет данных или скрыто

Семья и дети

Резко негативное

Резко негативное

Места нет здесь мечтам и химерам, Отшумела тех лет пора. Всё курьеры, курьеры, курьеры, Маклера, маклера, маклера. От еврея и до китайца, Проходимец и джентльмен, Все в единой графе считаются Одинаково – бизнесмен. На цилиндры, шапо и кепи Дождик акций свистит и льёт. Вот где вам мировые цепи, Вот где вам мировое жульё. Если хочешь здесь душу выржать, То сочтут: или глуп, или пьян. Вот она — мировая биржа, Вот они – подлецы всех стран. Эти люди – гнилая рыба, Вся Америка – жадная пасть. Но Россия – вот это глыба! Лишь бы только — Советская власть.

Ты запой мне ту песню, что прежде Напевала нам старая мать. Не жалея о сгибшей надежде, Я сумею тебе подпевать. Я ведь знаю, и мне знакомо, Потому и волнуй и тревожь — Будто я из родимого дома Слышу в голосе нежную дрожь. Ты мне пой, ну, а я с такою, Вот с такою же песней, как ты, Лишь немного глаза прикрою — Вижу вновь дорогие черты. Ты мне пой. Ведь моя отрада — Что вовек я любил не один И калитку осеннего сада, И опавшие листья с рябин. Ты мне пой, ну, а я припомню И не буду забывчиво хмур: Так приятно и так легко мне Видеть мать и тоскующих кур. Я навек за туманы и росы Полюбил у березки стан, И ее золотистые косы, И холщовый ее сарафан. Потому так и сердцу не жестко — Мне за песнею и за вином Показалась ты той березкой, Что стоит под родимым окном.

Эта улица мне знакома, И знаком этот низенький дом. Проводов голубая солома Опрокинулась над окном. Были годы тяжелых бедствий, Годы буйных, безумных сил. Вспомнил я деревенское детство, Вспомнил я деревенскую синь. Не искал я ни славы, ни покоя, Я с тщетой этой славы знаком. А сейчас, как глаза закрою, Вижу только родительский дом. Вижу сад в голубых накрапах, Тихо август прилег ко плетню. Держат липы в зеленых лапах Птичий гомон и щебетню. Я любил этот дом деревянный, В бревнах теплилась грозная морщь, Наша печь как-то дико и странно Завывала в дождливую ночь. Голос громкий и всхлипень зычный, Как о ком-то погибшем, живом. Что он видел, верблюд кирпичный, В завывании дождевом? Видно, видел он дальние страны, Сон другой и цветущей поры, Золотые пески Афганистана И стеклянную хмарь Бухары. Ах, и я эти страны знаю — Сам немалый прошел там путь. Только ближе к родимому краю Мне б хотелось теперь повернуть. Но угасла та нежная дрема, Все истлело в дыму голубом. Мир тебе — полевая солома, Мир тебе — деревянный дом!

Я иду долиной. На затылке кепи, В лайковой перчатке смуглая рука. Далеко сияют розовые степи, Широко синеет тихая река. Я — беспечный парень. Ничего не надо. Только б слушать песни — сердцем подпевать, Только бы струилась легкая прохлада, Только б не сгибалась молодая стать. Выйду за дорогу, выйду под откосы — Сколько там нарядных мужиков и баб! Что-то шепчут грабли, что-то свищут косы… “Эй, поэт, послушай, слаб ты иль не слаб? На земле милее. Полно плавать в небо. Как ты любишь долы, так бы труд любил. Ты ли деревенским, ты ль крестьянским не был? Размахнись косою, покажи свой пыл”. Ах, перо — не грабли, ах, коса — не ручка, — Но косой выводят строчки хоть куда. Под весенним солнцем, под весенней тучкой Их читают люди всякие года. К черту я снимаю свой костюм английский. Что же, дайте косу, я вам покажу — Я ли вам не свойский, я ли вам не близкий, Памятью деревни я ль не дорожу? Нипочем мне ямы, нипочем мне кочки. Хорошо косою в утренний туман Выводить по долам травяные строчки, Чтобы их читали лошадь и баран. В этих строчках — песня, в этих строчках — слово. Потому и рад я в думах ни о ком, Что читать их может каждая корова, Отдавая плату теплым молоком.

Год назад я была молода Для любви, для добра, для труда — Было столько избытка в груди, Было столько надежд впереди! За немилого сватала мать. Как бы свадьбы такой избежать? Да, но надо ль? Возникнул вопрос, — И взошла я на брачный утес… Но зато в ту же ночь, в ту же ночь Я ушла от немилого прочь И товаришу, — не по любви, — Отдала все куртины свои… А с рассветом ушла от него, Я ушла от него оттого, Что себя обобрала в чаду… — Как единственного я найду!

Напрасно проросла трава На темени земного ада: Природа косная мертва Для проницательного взгляда. Не знаю воли я творца, Но знаю я свое мученье, И дерзкой волею певца Приемлю дерзкое решенье. Смотри, Молчальник, и суди: Мертва лежит отроковица, Но я коснусь ее груди – И, вставши, в зеркало глядится. Мной воскрешенную красу Беру, как ношу дорогую, – К престолу твоему несу Мою невесту молодую. Разгладь насупленную бровь, Воззри на чистое созданье, Даруй нам вечную любовь И непорочное слиянье! А если с высоты твоей На чудо нет благословенья – Да будет карою моей Сплошная смерть без воскресенья.

Как женился Светлый Месяц на Вечерней на Звезде, Светел праздник был на Небе, светел праздник на Воде. Страны облачны простерли серебристое руно, Океан восколебался, перстень с Неба пал на дно. До Земли лучи тянулись, и качалася трава, В горних высях собирались все святые божества. Молния дары делила: тучи взял себе Перун, Лель-Любовь с Красою-Ладой взяли звоны светлых струн. Бог Стрибог себе взял ветры, им приказывал играть, И под рокот Океана разыгралась эта рать. Световит, хоть и дневной он, посаженным был отцом, Новобрачных он украсил золотым своим кольцом. Синеокая Услада получила тихий час, Светлый час самозабвенья, с негой влажных синих глаз. Океанская бескрайность ткала зыбь в морских звездах, Чудо Моря, Диво-Рыба колыхалась на волнах. И Русалки разметались в белых плясках по воде, И в лесах шептались травы, лунный праздник был везде. В тот всемирный звездный праздник возвещала высота, Что с Вечернею Звездою будет век дружить мечта. Тот всемирный лунно-звездный светлый праздник возвещал, Что навеки в новолунье будет в Море пьяным вал.

Длинные улицы блещут огнями, Молкнут, объятые сном; Небо усыпано ярко звездами, Светом облито кругом. Чудная ночь! Незаметно мерцает Тусклый огонь фонарей. Снег ослепительным блеском сияет, Тысячью искрясь лучей. Точно волш_е_бством каким-то объятый, Воздух недвижим ночной… Город прославленный, город богатый, Я не прельщуся тобой. Пусть твоя ночь в непробудном молчанье И хороша и светла, — Ты затаил в себе много страданья, Много пороков и зла. Пусть на тебя с высоты недоступной Звезды приветно глядят — Только и видят они твой преступный, Твой закоснелый разврат. В пышном чертоге, облитые светом, Залы огнями горят. Вот и невеста: роскошным букетом Скрашен небрежный наряд, Кудри волнами бегут золотые… С ней поседелый жених. Как-то неловко глядят молодые, Холодом веет от них. Плачет несчастная жертва расчета, Плачет… Но как же ей быть? Надо долги попечителя-мота Этим замужством покрыть… В грустном раздумье стоит, замирая, Темных предчувствий полна… Ей не на радость ты, ночь золотая! Небо, и свет, и луна Ей напевают печальные чувства… Зимнего снега бледней, Мается труженик бедный искусства В комнатке грязной своей. Болен, бедняк, исказило мученье Юности светлой черты. Он, не питая свое вдохновенье, Не согревая мечты, Смотрит на небо в волнении жадном, Ищет луны золотой… Нет! Он прощается с сном безотрадным, С жизнью своей молодой. Всё околдовано, всё онемело! А в переулке глухом, Снегом скрипя, пробирается смело Рослый мужик с топором. Грозен и зол его вид одичалый… Он притаился и ждет: Вот на пирушке ночной запоздалый Мимо пройдет пешеход… Он не на деньги блестящие жаден, Не на богатство, — как зверь, Голоден он и, как зверь, беспощаден… Что ему люди теперь? Он не послушает их увещаний, Не побоится угроз… Боже мой! Сколько незримых страданий! Сколько невидимых слез! Чудная ночь! Незаметно мерцает Тусклый огонь фонарей; Снег ослепительным блеском сияет, Тысячью искрясь лучей; Длинные улицы блещут огнями, Молкнут, объятые сном; Небо усыпано ярко звездами, Светом облито кругом.

Крот мыши раз шепнул: «Подруга! ну, зачем На пыльном чердаке своем Царапаешь, грызешь и книги раздираешь: Ты крошки в них ума и пользы не сбираешь?» — «Не об уме и хлопочу, Я есть хочу». Не знаю, впрок ли то, но эта мышь уликой Тебе, обрызганный чернилами Арист. Зубами ты живешь, голодный журналист. Да нужды жить тебе не видим мы великой.