Николай Жаринов:
«Нет ничего хуже, чем праведник, который рассуждает о грехе».
Бертран Рассел:
«И я никогда не знаю, отвечать ли мне "я агностик" или "я атеист". Как философ, выступая перед аудиторией, состоящей исключительно из философов, я должен был бы назваться агностиком, так как я не вижу решающего доказательства того, что бога нет. С другой стороны, чтобы создать верное впечатление у обычного человека с улицы, я должен был бы назваться атеистом, так как, говоря, что я не могу доказать отсутствие бога, я должен также добавить, что в равной степени не могу доказать, что богов, описанных у Гомера, тоже не существует».
Герман Гессе:
«Истинное призвание каждого состоит только в одном — прийти к самому себе».
«Знаешь, я часто думаю так же, как ты: всё наше искусство — всего лишь замена, хлопотная, оплачиваемая в десять раз дороже замена упущенной жизни, упущенной животности, упущенной любви. Но ведь это не так! Всё обстоит совершенно иначе. Мы переоцениваем чувственное, считая духовное лишь заменой чувственного за его отсутствием. Чувственное ни на йоту не ценнее, чем дух, и наоборот. Всё едино, всё одинаково хорошо. Было бы только главное — любовь, горение, одержимость, и тогда всё равно — монах ты на горе Афон или прожигатель жизни в Париже».
«Люди с характером в библейской истории часто оказываются в убытке».
Рюноскэ Акутагава:
«Человеческое, слишком человеческое — большей частью нечто животное».
«Делать — не всегда трудно. Трудно желать. По крайней мере, желать то, что стоит делать».
«Гордыня, сластолюбие, сомнение — вот три причины всех пороков, известные по опыту последних трёх тысяч лет. Вероятно, и всех добродетелей тоже».
Франц Кафка:
«Всё — фантазия: семья, служба, друзья, улица; всё — фантазия, более далекая или более близкая, и жена — фантазия; ближайшая же правда только в том, что ты бьёшься головой о стену камеры, в которой нет ни окон, ни дверей».
«Жизнь всё время отвлекает наше внимание, и мы даже не успеваем заметить, от чего именно».
Жан-Поль Сартр:
«Мир прекрасно обошёлся бы без литературы; ещё лучше он обошёлся бы без человека».
Альбер Камю:
«Я не любитель серьёзных разговоров. Оттого что серьёзно можно говорить только об одном: об оправдании своей жизни».
Лев Толстой:
«Прежде чем заняться самарским имением, воспитанием сына, писанием книги, надо знать, зачем я это буду делать. Пока я не знаю — зачем, я не могу ничего делать. Среди моих мыслей о хозяйстве, которые очень занимали меня в то время, мне вдруг приходил в голову вопрос: „Ну хорошо, у тебя будет 6000 десятин в Самарской губернии, 300 голов лошадей, а потом?..“ И я совершенно опешивал и не знал, что думать дальше. Или, начиная думать о том, как я воспитаю детей, я говорил себе: „Зачем?“ Или, рассуждая о том, как народ может достигнуть благосостояния, я вдруг говорил себе: „А мне что за дело?“ Или, думая о той славе, которую приобретут мне мои сочинения, я говорил себе: „Ну хорошо, ты будешь славнее Гоголя, Пушкина, Шекспира, Мольера, всех писателей в мире, — ну и что ж!..“»
Жан Мелье:
«После всего сказанного пусть думают обо мне, пусть судят, говорят обо мне и делают всё, что угодно; я нисколько об этом не беспокоюсь. Пусть люди приспособляются и управляют собой, как им угодно; пусть они будут мудры или безумствуют, пусть будут или добрыми, или злыми, пусть говорят обо мне после моей смерти или делают со мной всё, что хотят, я об этом совсем мало забочусь».